Между "правыми" и "левыми": загадка "русской души

Между "правыми" и "левыми":
загадка "русской души" -
в ее физиологии?!

Марк Сандомирский

Из книги: "Защита  от стресса", изданной в серии "Золотой
фонд психотерапии" (М.: Ин-т психотерапии, 2001)

   Как   отмечал   К.Г.   Юнг...  понимание  психологии  развития
индивидуума  открывает  путь  к пониманию причин психологического
развития   народов.   Более  того,  наблюдающийся  в  современном
обществе кризис политической организации (потеря доверия к власти
и  отказ ей в поддержке, потеря веры в пропагандируемые ценности,
социальное  отчуждение,  пассивность  и  неверие в то, что личное
участие может повлиять на политический процесс), с одной стороны,
напрямую  связан  с  кризисом  личности  (Шестопал  Е.Б.,  1988),
с  человеческой  психологией,  которая  не успевает перестроиться
в  соответствии  с  быстро меняющимися условиями жизни (отражение
противоречия социальной эволюции и научно-технической революции).
С  другой  стороны,  политический  кризис  сам порождает стрессы,
выливающиеся  в  итоге  в психологические и медицинские проблемы;
не  случайно  в  последнее  десятилетие  медики отмечают рост так
называемых   социально-стрессовых   расстройств  (Александровский
Ю.А.,  1997).  С  этим  связано  наше лирическое отступление - от
психологии индивидуальной к психологии коллективной.
   Действительно,  можно  согласиться  с  мыслью  Юнга о том, что
многие  особенности  материальной и духовной жизни как отдельного
человека,   так   и   целых   народов  определяются  своеобразием
их  психологического  склада,  тесно  связанным  с  особенностями
устройства нервной системы. Эти отличия хотя и не так разительны,
как  цвет  кожи  и  разрез  глаз,  но все же имеют место. В связи
с   особенностями  "национального  характера"  в  первую  очередь
необходимо  отметить  дихотомию  "Восток-Запад", рассматриваемую,
в    частности,    как   различие   западного-рационалистического
и  восточного (азиатского), или холистического, способов познания
мира  (Дюмулен  Г.,  1994).  В  рамках  этого  сравнения типичный
"российский"  психологический портрет, при всей его самобытности,
можно  анализировать  в противопоставлении "западному" и с учетом
близости  к  "восточному".  Как  писал Н. Бердяев, "западная душа
гораздо  более  рационализирована, чем русская душа" (см. Бердяев
Н.,  2000).  Дело  в  том,  что психологический портрет типичного
обитателя    Запада    -   с   его   приверженностью   распорядку
и   размеренности   жизненного   устройства,   опорой  на  логику
и  рационализмом,  а  по большому счету - несколько механистичной
организованностью  духовной  жизни  и  предсказуемостью поступков
-  прямо противоположен чертам типичного восточного человека, его
загадочности   и   невозможности  логического  объяснения  многих
поступков.  В  русской  литературе,  пожалуй,  наиболее типичными
примерами  могут  послужить герои, вышедшие из-под пера Гончарова
- небезызвестный Обломов, как пример русского характера, и Штольц
- как пример человека западного склада. За время, прошедшее после
создания  гончаровского  романа,  эти национально-психологические
черты  не  претерпели существенных изменений. Как считает ведущий
отечественный  психотерапевт  В.В.  Макаров  (2001),  современная
российская  "национальная  черта  -  иррационализм:  "Наша  жизнь
-  таинственный  природный  процесс",  в ней "многое совершается,
исходя  из  принципов:  "Мало  ли  что",  "Как бы чего не вышло",
"А вдруг", "Авось да небось".
   Вопрос   происхождения   западной  рациональности  и  русского
иррационализма  подробно рассмотрен В.А. Малышевым (1997). По его
мнению,  в  отличие  от  Запада,  где  все хорошо притерлось друг
к  другу  и  человек привыкал делать узкий круг работ и не учился
адаптироваться   к   резко  меняющимся  условиям,  для  человека,
живущего   в   России,  к  которому  жизнь  зачастую  предъявляла
неожиданные   и   нелогичные  требования,  наоборот,  часто  была
совершенно    необходима    особая,   нестандартная   способность
к  адаптации.  С  этим  нельзя не согласиться, особенно вспоминая
нашу  недавнюю  российскую  жизнь середины - конца XX века, когда
даже   в  мелких  вопросах  быта  рядовым  гражданам  приходилось
проявлять  чудеса  изворотливости.  Еще более справедливо это для
современной   России,   в   которой   спектр   жизненных  проблем
переместился от мелко-бытовых к глобальным, или экзистенциальным.
По  мнению  И.  Албеговой  (1998),  в  1990-е годы в нашей стране
большие  массы  людей регулярно оказывались в ситуации жизненного
кризиса, порождающей потерю смысла в жизни. Тем не менее основная
часть  из  них  смогла  достаточно успешно приспособиться к столь
резким  жизненным  переменам,  причем проделала это неоднократно.
Отсюда,   по   мысли   Малышева,  -  непредсказуемость  и  плохая
алгоритмизуемость   русского   человека   (используя   юнговскую
терминологию  -  иррациональность).  Но  отсюда  же  и открытость
общения, и "широта души", и... большая, чем у человека западного,
внушаемость.  Западный  человек,  напротив,  хорошо алгоритмизуем
(иными  словами,  рационален)  -  отсюда  формализация жизни с ее
видимостью  порядка, а одновременно - замкнутость, невнушаемость,
отстраненность и соблюдение дистанции между людьми.
   А в целом оба набора психологических характеристик удивительно
близки,  как  заметил  Р. Орнштейн, (1977), к известным описаниям
противоположных  функций  правого  и  левого  полушарий головного
мозга,   уже  рассмотренных  нами.  Вкратце  можно  обобщить  их,
сославшись  на  известное  руководство  С.  Спрингер  и  Г. Дейча
(1983):   механизм   работы   левого   полушария   -  логический,
дискретный,     формально-упорядоченный,    словесно-оформленный;
правого   же   полушария   -   образный,  аналогово-непрерывный,
невербальный,    интуитивно-спонтанный.    Откуда   берутся   эти
психолого-физиологические  "полушарные"  различия  между большими
группами    людей?    По-видимому,    это    природное    явление
многофакторного  порядка.  С одной стороны, в нем нельзя отрицать
роль  наследственно-генетических  механизмов.  С  другой стороны,
пальма     первенства     при     этом    принадлежит    факторам
социально-культурного   порядка,  а  именно  влиянию  культурного
окружения    на   восприимчивую   психику   ребенка,   несомненно
воздействующему  на процесс распределения ролей между полушариями
(латерализации) в растущем детском организме.
   Какую   связь   имеют   эти  психолого-физиологические  данные
с загадкой "русской души"?
   Как  географически,  так и исторически сложившаяся роль России
как  государства  -  это  геополитический  буфер  между  Востоком
и  Западом.  Отсюда  и  русская культура, ассимилировавшая многое
от  своих  соседей, носит в себе смешанные черты, роднящие ее как
с   западной,   так   и   с   восточной  культурой.  В  сравнении
с  обезличенно-холодным,  приземленным  и  бюрократически-лощеным
рационализмом  Запада  бросаются  в  глаза такие бесспорные черты
российской  культуры,  как ее духовная ориентированность, большая
человечность и эмоциональность (зачастую наивная) и в существенно
большей  степени  правополушарность.  В  то  же  время российская
культура   является   более  рациональной,  более  левополушарной
по  сравнению  с  традиционными  собственно восточными культурами
(Япония,  Китай).  Последние  могут  рассматриваться  как  эталон
правополушарности   с  их  иероглифическим  письмом  (опирающимся
на  мозговые  механизмы правого полушария и оказывающим мощнейшее
влияние  на  процесс  социализации  ребенка и латерализации мозга
в  ходе  возрастного  развития), "правополушарными" эстетическими
воззрениями     и     социальными     стереотипами,    а    также
"правополушарными"   духовно-религиозными   традициями  (даосизм,
дзэн-буддизм).
   Соответственно,  усредненный  психологический  тип  россиянина
характеризуется симбиозом рациональных и иррациональных черт, или
постоянным   балансированием   между   лево-  и  правополушарными
чертами.  Этот  тонкий  баланс, как и любое равновесие "на грани"
двух  полярных  противоположностей,  является достаточно хрупким.
В  терминах  модной  "теории катастроф" это аналог "неустойчивого
состояния   системы",  создающего  основу  для  возможных  резких
переходов     из    одного    состояния    в    другое.    Отсюда
и  непредсказуемость движений мятущейся "русской души", описанных
в   классической  литературе  (особенно  у  Достоевского),  когда
человек  долгое  время,  приспосабливаясь  к общепринятому укладу
жизни   и  к  давлению  жизненных  обстоятельств,  придерживается
рационального, "левополушарного" стиля жизни. Но вот чаша
   терпения  переполнилась,  и  его душе, зажатой в тесных рамках
повседневности,  стало  в  них  тесно.  В  этот  момент  человек,
зачастую  неожиданно  для окружающих и необъяснимо с точки зрения
обычной  логики  и  житейского здравого смысла, переходит к прямо
противоположному - иррациональному, "правополушарному" жизненному
стилю,  совершая нелогичные, непредсказуемые, а то и необузданные
поступки  -  от  подвига  до  злодеяния.  Тем  самым  достигается
разрядка  внутреннего психологического напряжения, или, пользуясь
словами известного в прошлом российского философа и политического
деятеля,  "открывается  клапан  и выпускается пар", который иначе
неминуемо  привел  бы  к  внутреннему  взрыву.  Отсюда и парадокс
"русской   души",  заключающийся  в  противоречии  ее  внутренней
целостности   и  внешней  противоречивости.  Отсюда  и  известная
поэтическая  строка:  "умом  [логическим.  -  Прим.  наше] Россию
не  понять".  Состояние  неудовлетворенности человека, мечущегося
между    этими   диаметральными   противоположностями,   мучимого
неопределенностью,  невозможностью  однозначного,  раз и навсегда
определенного    выбора    между    ними,    составляет    основу
духовно-психологических исканий многих героев русской литературы.
В  то  же  время подобный компромиссный "третий путь", сочетающий
в  себе  положительные  черты  левополушарной  и  правополушарной
культуры,  в  определенной  мере  избавлен  от  их  односторонних
-  "однополушарных"  недостатков. Особенно это касается западного
-  рационального  общества,  на проблемах которого мы остановимся
подробнее.  В  нашем  представлении  рациональный, левополушарный
социум  соответствует  критериям  так  называемого  депрессивного
сообщества   (Eaton   J.W.,  Weil  R.J.,  1955)  с  его  высокими
и  жесткими  стандартами  и  требованиями  к  поведению индивида.
Общество,  в  котором правополушарное поведение (эмоциональность,
естественность,  открытость)  живет  по  законам  так называемого
депрессивного  сообщества,  где  подавляется  открытое  выражение
чувств,  скрываемых за маской показного оптимизма и благополучия,
а  естественные  человеческие  отношения  уступают место душевной
черствости,  бездушной  расчетливости.  Привыкнув  скрывать  свои
истинные  чувства  на  людях,  человек  опасается  проявлять их и
в  личной  жизни.  Отсюда  и  кризис  семьи  и семейных ценностей
в  современном  западном  обществе,  и  проблема  всепроникающего
неизбывно-экзистенциального  "публичного одиночества" его членов.
По  мысли  А.Б.  Холмогоровой  и  Н.Г. Гаранян (1999), в подобных
социальных    условиях    дефицит    коммуникативной    близости,
естественного   общения   между  людьми  приводит  к  затруднению
психологической  переработки эмоций, к их соматизации и тем самым
способствует  росту  общего количества переживаемых отрицательных
эмоций  в  виде  тоски  (аккумулирующейся в состояние депрессии),
тревоги  и  страха,  приводящих  к паническим состояниям, а также
выливающихся   в   агрессивные  проявления.  (Подобные  состояния
в  некоторых  обществах (например, США) начинают приобретать чуть
ли не характер психической эпидемии.) Те же самые механизмы,
описанные как синдром дефицита удовлетворения, подталкивают людей
к  алкоголизму  и наркомании. А в целом это есть не что иное, как
отражение  духовного  кризиса  современного техногенного общества
(С.  Гроф).  Особенно  пагубно сказывается отсутствие способности
к искреннему сочувствию, эмпатии на психическом развитии человека
в раннем возрасте. Европейские психотерапевты, по словам И. Кренц
(1999),  явственно  ощущают,  что  западная культура с ее культом
"успеха",   спешкой   и   индивидуализмом   представляется  таким
социальным  окружением,  которое  связано  для  ребенка  с риском
эмоциональных расстройств в раннем возрасте; их груз он несет всю
последующую  жизнь.  Свидетельством  этого служит постоянный рост
числа    людей    с    подобными   расстройствами,   обращающихся
к  психотерапевту.  Проявляются  же  такие  расстройства  в форме
опасливого   избегания   эмоционального   контакта   и  близости,
недоверия,  депрессии, саморазрушительного поведения, одиночества
и изоляции.
   Сходным     образом     по     поводу    западно-рационального
жизнеустройства   с  его  стремлением  к  формализации  мышления,
бездушностью     и    выхолащиванием    человеческих    отношений
высказывается  исследователь  психоанализа  A.M. Руткевич (1996),
по     мнению     которого     необходима    "критичная    оценка
интеллектуализации   жизненного   мира.   Диктат  фигур  сознания
[шаблонных   логических  построений.  -  Прим.  наше],  вторжение
в  жизненный  мир  знаковых систем приводят к образованию ложного
"Я".   Идеально-всеобщие  фигуры  мышления  подобны  колониальной
власти, узурпирующей личную жизнь... И как невозможно дискурсивно
[словесно-логически]   пересказать  музыкальные  или  поэтические
произведения,   так   же   мы  не  можем  свести  к  языку  науки
и экономико-технической рациональности наш жизненный мир в целом.
Человек  душевно нищает, делается автоматом, реагирующим по схеме
"стимул  -  реакция"  на  воздействия  пропаганды  или  рекламы".
Выдающийся  российский философ В.В. Розанов писал: "Абстрактность
улучшенных  форм и составляет могущество европейской цивилизации,
универсальность   ее  характера  и  всемирность  ее  устремлений.
Однако,  будучи  столь  правильной в частях, она заключает что-то
ложное в своем целом... Духовное развитие, которое старается дать
нам  государство  и общество... всегда почти состоит в том, чтобы
нарушить цельность и органичность внутренней жизни". Противоречие
выхолащивающего    личность   влияния   техногенной   цивилизации
на  индивида  его  духовным  потребностям  подчеркивается многими
авторами.  Пожалуй,  наиболее  ярко подобные взгляды выразил А.Ю.
Савин   (1994),   говоря,  что  рационализированная  "цивилизация
в  своей  нынешней форме находится в точке заката и исчезновения.
Ее    холодность,    бессердечность,   торгашество...   исключают
возможность     подлинного     выражения    любви,    идеальности
и  возвышенности,  ради  которых  и стоит жить". Причем механизмы
возможного   распада   цивилизации,   ее   деградации  вследствие
односторонней,  техногенной  ориентации  и бездуховности заложены
в  ней  же  самой:  "западная  цивилизация  "является  уникальной
по  сравнению  с  прочими видами цивилизации в том отношении, что
она  убивает  сама  себя  и  делает  это  на  пути  баснословного
[научно-технического.   -Прим.  наше]  прогресса"  (Зиновьев  А.,
2000).
   Еще  одна  характерная  черта  свойственного Западу жизненного
уклада  -  чрезмерная  интеллектуализация  и  прагматизация жизни
в  ущерб  духовности. По мнению К.Г. Юнга (1993), характерное для
западного   жизненного   стиля  "отсутствие  духовной  ориентации
граничит...  с  психической  анархией", в результате чего "против
него самоубийственно восстает его собственная душа". И мы всецело
согласны  с  выводом,  к которому приходит этот выдающийся знаток
человеческой  души:  "Европейцу  нужно  возвращаться...  к  своей
собственной натуре. Он должен заново открыть в себе естественного
человека" (Юнг К.Г., 1992, с. 42). В рационалистично-материальном
обществе,  проникнутом  культом  потребления,  происходит подмена
духовных  потребностей материальными, тогда как на самом деле они
должны  не  исключать,  а взаимно дополнять друг друга. Известный
финансист  и  один  из "столпов" американского общества Дж. Сорос
описывает   это   следующим  образом:  "У  людей  есть  и  другие
устремления,  идущие дальше одного лишь материального достатка...
Похоже,  что  в  западном  обществе  материальный  интерес  будет
преследоваться   еще   долго  после  того,  как  полностью  будут
удовлетворены  материальные  потребности,  потому  что эта погоня
удовлетворяет  [или  скорее  заменяет.  - Прим. наше] потребность
в  творчестве".  В  техногенном  обществе  все убыстряющийся темп
жизни  и  поток  информации  с  телеэкранов,  занимающий сознание
суетными  сиюминутными  проблемами,  просто не оставляют человеку
времени  по-настоящему  задуматься об основах бытия, отвлекая его
от  размышлений  о  смысле  собственной жизни и создавая духовный
вакуум.  Естественно,  за  подчинение  своего природного естества
законам рационального жизнеустройства человеку приходится платить
высокую   цену.   По   словам   В.В.  Малявина  (1998),  западная
ментальность  подчиняет  и  духовную  жизнь,  и  материальный мир
технологическому  проекту  "ценой неисцелимого раскола сознания".
Последнее   сродни  душевной  болезни,  своего  рода  "социальной
шизофрении":  имеется в виду безэмоциональность и отстраненность,
бездушный  формализм,  возникающие  вследствие  подчинения эмоций
логике, подавления их естественного выражения, а также отсутствие
внутренней  целостности,  своеобразная  расщепленность  личности.
В  подтверждение  можно  привести  высказывание Ч. Брукса (1997),
который   пишет,   что  западное  общество  больно  "гамлетовской
болезнью  мышления.  Мы  опираемся  не  на собственный опыт, а на
погребающее нас под собой наследие чужой концептуализации".
   Из   наших   рассуждений   можно  сделать  существенный  вывод
-     необходимо    гармоничное    сочетание    "левополушарного"
и "правополушарного" жизненного стиля как для отдельного индивида
(эту  задачу  решают  описываемые  методики),  так и для общества
в  целом.  С  этой  точки  зрения  "третий путь" - отечественный,
российский  -  открывает  для  человека,  живущего  в современной
техногенно-индустриальной  культурной  среде,  выход из духовного
тупика,  связанного  с  чрезмерной  рационализацией  всех  сторон
западного образа жизни.